Щедровицкий П.Г. Так, коллеги. Значит, мы близимся к завершению обсуждения схемы мыследеятельности, за исключением той лакуны, которая у нас возникла в связи с отсутствием контекста сравнения и сопоставления представлений о коммуникации в работах ММК в семидесятые годы и представлений о коммуникации в других философских и социологических традициях. У нас вот этот аппендикс в виде одной или двух лекций висит нереализованным, хотя я пока не отказываюсь от самой этой идеи; может, мы это сделаем чуть позже. Но в целом мы приближаемся к завершению этой тематики.
У нас сегодня пятьдесят пятая лекция в общем цикле. Мы сегодня будем смотреть с вами прежде всего статью 1987 года «Схема мыследеятельности. Системно-структурное строение, смысл и содержание». При этом я исхожу из того, что мы с вами, во-первых, обсудили ряд программных текстов конца шестидесятых – начала семидесятых годов, в частности текст о структуре терминологической работы, который связывает между собой культуртехническую программу конца шестидесятых годов, которая, как вы помните, возникает с опорой на схему воспроизводства деятельности и трансляции культуры, и использование, с одной стороны, логики, а с другой стороны, языкознания в широком смысле слова как управляющих систем по отношению к процессам коммуникации.
В этих рамках была сформулирована позиция парадигматики и синтагматики, и вы помните, что внутри вот этого большого текста о структуре терминологической работы этот раздел занимает ключевую роль, потому что именно в нём намечается та оргдеятельностная схема, на которой подобное культуртехническое отношение может быть реализовано. При этом у нас, с одной стороны, есть новообразования, которые возникают в синтагматических ситуациях, а с другой стороны – задача перевести их в нормы культуры, закрепить – и обеспечить тем самым трансляцию в новую ситуацию. Но уже в этом тексте, о котором я всё время говорю, о структуре терминологической работы, указывается, что для того, чтобы осуществить переход от синтагматических ситуаций и новообразований в них к парадигматизации этих новообразований через культуру, а значит, обеспечить дальнейшую трансляцию, нужно поменять отношение к мышлению. То есть мышление должно быть описано иначе, чем оно описывается и в схемах знания, и в схемах научно-предметной организации.

Таким образом, возникает принципиальное задание на вписывание мышления в структуры актов коммуникации, и таким образом уже в начале семидесятых годов эта задача уже стоит, однако тех схем, на которых это может быть реализовано, ещё не представлено.
Фактически это проблема взаимоотношений между коммуникацией и трансляцией, а точнее – в поиске таких единиц мышления, которые, с одной стороны, лежат в сфере коммуникации, а с другой стороны, могут обеспечить трансляцию, и здесь, вы помните, мы намечали с вами три оси интерпретации мышления с самого начала: объектную, при которой мышление есть отражение чего-то вовне; целеполагающую, в которой мышление может рассматриваться, например, как процесс решения задач; и нормативную. Значит, таким образом восстанавливается вот этот пласт. Подразумевающиеся схемы воспроизводства деятельности и трансляции культуры и процесса трансляции в целом указывают на необходимость дополнительно проработать нормативные статусы мыслительных единиц или мыслительных организованностей и вместе с тем в целом переописать мышление.
После этого мы сделали довольно большой проход, где я рассказывал вам о переосмыслении ключевых представлений об интеллектуальных процессах в рамках схемы мыследеятельности, ну или, точнее, в рамках мыследеятельностных представлений. Мы с вами разобрали трактовку понятия коммуникации, понимания, мышления и, наконец, уже с опорой на статью про оргдеятельностную игру, в которой большой раздел посвящен мыследеятельностным представлениям, процессы рефлексии. Это собственно наша крайняя лекция.
При этом уже в этом контексте вводится различение между действительностью мышления и реальностью мыследеятельности. Ключевое второе различение, второе по отношению к различению синтагматики и парадигматики, которое конституирует схему мыследеятельности. Соответственно, различение реального и действительного, связь с этим различением процессов рефлексии – это то, что мы наметили в прошлый раз. Теперь на этой базе можно вернуться к аутентичному изложению Георгием Петровичем представлений о мыследеятельности и схемы мыследеятельности. Статью я назвал. Она напечатана в 1987 году; реально писалась в 1985-1986-м, и писалась она после статей об оргдеятельностных играх.

Таким образом, вот в дискуссии, которая у нас была вчера вечером, прозвучало от одного из читателей этих лекций, что как бы за схемой мыследеятельности подразумевается практика оргдеятельностных игр, но вы увидите сейчас, я надеюсь, что статья про схему мыследеятельности и статья про мыследеятельность, ну или раздел про мыследеятельность в статье про игру отличаются друг от друга. Ну, если не увидите, то потом сравним.
Это знаете, наверное, что только в начале тридцатых годов были найдены ранние рукописи Маркса? Ну, они получили название «Философско-экономические рукописи». Значит, вот где-то там с начала тридцатых годов активно печатались, комментировались, публиковались, большие были переинтерпретации творчества Маркса, но очень интересно, как устроены сами эти рукописи. Маркс делил страницу на три столбца. В первом столбце он писал цитаты тех, кого он читал – ну, например, Фейербаха, да? Или Гегель, если это философия права. Во втором столбце он писал свои критические замечания к этим, так сказать, работам. А в третьем столбце он писал собственный текст. И когда Институт марксизма-ленинизма столкнулся с задачей публикации этих материалов на русском языке, они несколько лет не публиковали их, потому что не могли определить формат. А как это? Как это можно опубликовать? То есть вот так вот взять страницу, разделить её на три столбика, или что? Поэтому я надеюсь, что ваша тетрадочка – она тоже разделена на три части, и вы будете иметь возможность сравнить два текста, которые частично совпадают, а частично расходятся друг с другом.
Итак, «Схема мыследеятельности. Системно-структурное строение, смысл и содержание».

С момента выдвижения в 1954-1957 гг. специальной программы построения теории мышления, представленного как деятельность (см. [1957b ], а также [1957а*; 1958b*; 1960с*; 1962а*; 1964с*; 1966е; 1967е, f; 1968d; 1976; Швырев, 1960]), и дополнения ее в 1959, 1962, 1963, 1967 гг. программой построения теории деятельности (см.. [1965е; 1966а*, d; 1967а, g* ], а также [1969b; 1970; 1971d; 1974d; Сазонов, 1980а; Разработка..., 1975]), основной целью и задачей методологических разработок в этих областях стало создание схем, изображающих целостные и полные теоретические единицы мышления, знания и деятельности. Это смещение сознательно фиксируемых целей и задач легко понять, если припомнить, что научное исследование (и этим оно в первую очередь отличается от всех других видов анализа) требует в качестве своего непременного условия и предпосылки выделения из общего «смыслового облака» понимающей и мыслительной работы(4) идеальных объектов мысли и фиксации их в материале знаковых схем (ср. [1972a; 1973c; Пробл. иссл. структуры..., 1967, с. 35-41]).
Из множества разнообразных схем, построенных после 1954г. и широко используемых в современной методологии, наиболее важными, можно сказать базовыми, в настоящее время являются четыре: 1) схема многоплоскостной организации знаний; 2) схема воспроизводства деятельности; 3) схема трехслойного строения мыследеятельности (обозначается символом МД); 4) схема организационно-технического отношения и соответствующей ему организации МД, включающей в себя шаг искусственно-естественного развития систем МД. Но если по поводу первых двух схем был опубликовал ряд статей, еще в период их разработки [1957а*, b; 1958b*; 1960с*; 1962а*; 1964с*; 1965е; 1966а*, d; 1967а, g*], то две последние, напротив, несмотря на широкое использование их в различных прикладных работах (см., в частности, [1983а, 1983с*; Головнях, 1986]), в качестве базовых схем современной методологии нигде еще специально не рассматривались. В этой работе мы попытаемся восполнить этот пробел и рассмотреть в теоретическом плане схему МД, предпосылки ее возникновения, системно-структурное строение, а также ее смысл и содержание.

Схемы мыследеятельности — предпосылки и условия возникновения

Чтобы выяснить, почему и как появилась схема МД, нужно прежде всего отметить, что с момента появления программы построения научной теории деятельности возник совершенно очевидный разрыв между схемами мышления и знаний, с одной стороны, и схемами деятельности — с другой. С этого момента научная теория мышления и знаний и научная теория деятельности начали развиваться в совершенно разных направлениях, каждая — на базе своих особых схем и, по сути дела, не взаимодействуя друг с другом. Это создавало особенно сложную ситуацию, потому что в первой программе построения научной теории мышления 1954-1957 гг. [1957b] объявлялось — и на этом ставился акцент, — что мышление будет рассматриваться не по содержанию движущихся в нем знаний, а именно как деятельность. В те годы считалось, что именно такой подход обеспечивает процессуально-структурное рассмотрение мышления, ортогональное к его частному объектно-предметному содержанию, позволяющее исследовать и описать, с одной стороны, процедуры и операции мышления, а с другой — типологически обобщенную и формальную структуру знаний. А через пять лет выяснилось, что анализ деятельности ведет совсем в другом направлении и сам может рассматриваться как ортогональный к анализу мышления и знаний.
И хотя закономерность и необходимость такого раздвоения были зафиксированы и прекрасно объяснены в работах Э.Г.Юдина [Юдин Э., 1976, 1978], где он разделил и противопоставил друг другу различные теоретические функции понятия деятельности (в частности, категориально-объяснительную и предметную функции), и такая возможность фиксировалась с самого начала обращения к анализу понятия деятельности [1966а*; 1967а; 1969b; 1970], тем не менее многие участвующие в этих разработках исследователи рассматривали этот разрыв(5) между представлениями мышления и представлениями деятельности и отсутствие конфигурирующих и соорганизующих их схем как весьма существенный недостаток концепции. Поэтому начиная, по крайней мере, с 1962г. шли непрерывные попытки решить эту проблему и найти схемы, конфигурирующие представления о мышлении и знаниях с представлениями о деятельности.
Эти усилия стимулировались и подкреплялись, с одной стороны, удачным конфигурированием представлений о речи, языке и мышлении, осуществленном в предшествующие годы [1967е; Генисаретский, 1970], а с другой стороны — непрерывным развитием формально-методологических представлений о конфигурировании как особом логико-методологическом приеме и успешным применением его в различных областях науки и технологии.

Весьма существенный вклад в анализ этой проблемы был сделан в начале 60-х годов О.И.Генисаретским, когда он, работая с многоплоскостными схемами знаний, показал огромную теоретическую и практическую значимость различения и разделения понятий смысла и значения не в традиционном огденовском смысле, а в ориентации на теоретико-деятельностное разделение и противопоставление синтагматических и парадигматических систем (см. [Генисаретский, 1966b], а также [ 1967а, с. 28-29]). По сути дела, таким образом за счет использования схемы деятельности О.И.Генисаретский показал на уровне работы со смыслами и значениями, как можно сохранить связь мышления с речью (ср. [1967е ]) и одновременно разделить представления о мышлении и языке, работая в сфере исторического развития языкового мышления (ср. [1967а, е; Разработка..., 1975]).
Во второй половине 60-х годов много сил в анализ этой проблемы вложили В.М.Розин и А.С.Москаева, но они пытались решить ее на уровне общих схем мышления и деятельности, а на этом уровне она, по-видимому, принципиально не имеет решения: нужно еще так трансформировать сами представления о мышлении, чтобы они удовлетворяли принципиальному разделению на синтагматическую и парадигматическую системы [1966d; 1971d; Пробл. иссл. структуры.., 1967].
В начале 70-х годов, когда вновь вернулись к обсуждению представлений о мысли-коммуникации и о взаимоотношениях между процессами коммуникации и трансляции, в ряде работ [1971i; 1974а*, d] мне удалось ввести и детально проанализировать схему-конфигуратор, объединяющую представления о мысли-коммуникации и представления о процессах воспроизводства деятельности, но чистое мышление на схемах и идеальных объектах оставалось при этом в стороне и никак не входило в общую схему-конфигуратор.
Сейчас, ретроспективно рассматривая развитие этих исследований, остается лишь удивляться, насколько близко было конструктивное решение проблемы и насколько тривиальным и даже само собой разумеющимся кажется оно теперь, когда решение уже найдено. И тем не менее никто из участвовавших в работе не мог сделать последних решительных шагов и зафиксировать последние штрихи, необходимые для завершения работы.

Ситуация резко изменилась в самом конце 70-х годов, когда мы стали практиковать организационно-деятельностные игры (обозначается символом ОДИ) [1983а, с*; Зинченко А., 1983]. Новым и решающим моментом здесь оказалась необходимость обсуждать наряду с процессами и функциональными структурами МД также и их материальное распределение по отдельным участникам коллективной работы и обусловленную этим проблему соотношения между общим и различным в групповой и индивидуальной работе. Необходимость противопоставлять отдельного участника игры группе в целом по каждому интеллектуальному процессу — по мысли-коммуникации, по пониманию, по рефлексии, по мышлению и, наконец, по мыследействованию — как раз и оказалась тем важнейшим моментом, который в 1979-1980 гг. в ходе ОДИ-1, ОДИ-2 и ОДИ-3 сдвинул дело с мертвой точки. Особенно резко это выявилось в августе 1980 г. в ходе ОДИ-3: в процессе дискуссии в одной из игровых групп сложилась такая ситуация, когда один из участников общей работы в группе — М.Г.Меерович должен был во что бы то ни стало показать, что у него как молодого, или «нового», архитектора, несмотря на то что он участвует в общей коммуникации и должен участвовать в общем действии, совершенно другое содержание мышления, нежели у остальных членов группы, которых он называл «старыми» архитекторами. И, чтобы зафиксировать и сделать этот момент наглядным, М.Г.Меерович зарисовал на схеме, которая изображала расстановку позиций во время дискуссии и затем была названа организационно-деятельностной, рядом с каждым знаком позиции еще особую доску (или отдельный лист бумаги), на которой строились индивидуальные схемы содержания мышления, и наотрез отказался переносить какие-либо схемы со своей индивидуальной доски на общую доску группы и обратно — с общей доски на свою индивидуальную доску. В силу этого индивидуальное мышление, осуществляемое на индивидуальных досках (или листках бумаги), отделилось от общегруппового процесса мысли-коммуникации и получило свое собственное схематическое (и потому материализованное) обозначение и выражение (см. схему 1)…

Понятно, что эта схема схематизировала ситуацию. Идет игра, все выскакивают к доске, что-то рисуют. Она носила феноменальный характер.

…Впоследствии на базе этой схемы началось рефлексивное обсуждение вопроса о соотношении индивидуальных и общегрупповых моментов в коллективной работе: спрашивали, что именно из того, что должен развертывать в своей и общей с другими работе М.Г.Меерович, может быть индивидуальным и специфическим, а что, напротив, обязательно должно быть точно таким же, как и у остальных членов группы.
Таким образом, были последовательно проанализированы мысль-коммуникация, понимание текстов, интерпретации текстов в плоскостях «мыслительных досок» и интерпретации текстов в плане индивидуального и коллективно-группового действия во время выступления группы на общем заседании (см. [1983с*, (с. 132-141}]) и, наконец, разные формы рефлексии у разных членов группы.

Появление схемы МД можно отсчитывать от этой точки, так как в общих дискуссиях по этому вопросу было зафиксировано в коммуникативной и проблематизирующей формах все, что входит сейчас в схему МД, но сама схема еще не была нарисована. И только через месяц, в сентябре 1980г., во время отчета игрового коллектива о происходившем на игре и в ходе общей рефлексивной дискуссии, вся ситуация была еще раз воспроизведена, мыслительно проимитирована, обговорена во вторичной коммуникации и зафиксирована в принципиальной схеме (см. схему 2); именно в этом рефлексивном обсуждении полная и целостная схема МД впервые появилась в том виде, в каком она обычно употребляется сейчас.


Интересно и, наверное, важно отметить, что по общей структуре и набору элементов эта схема во многом подобна тем схемам, которые использовались нами при обсуждении взаимоотношений организатора групповой работы с другими членами группы еще в 1964-1965 гг. (см. [Пробл. иссл. систем..., с. 61-68]).

Но эти последние, как легко выяснить, сличая схемы и сопровождающие их тексты, соответствовали совсем иным проблемным ситуациям и не несли того мыследеятельного смысла и тех интерпретаций, которые несла на себе схема, полученная в 1980г. после ОДИ-3 (см. [1983c* (с. 132-141}]).
Последнее замечание подчеркивает важную роль и значение «смыслового облака» общей работы, в котором рождается схема и которое она должна снять и выразить в себе, чтобы стать средством разрешения проблемной ситуации и продолжения безразрывного полифонического процесса МД. Сначала разные части и фрагменты общего «смыслового облака», сложившиеся в ситуации коллективной коммуникации, удерживаются отдельными ее членами за счет разных пониманий самой ситуации и рождающейся в ней схемы, и все они еще должны быть выявлены в ходе продолжающейся рефлексии случившегося и рефлексивной коммуникации по поводу ситуации и уложены (или, как часто говорят, упакованы) в саму схему за счет разных, специально вводимых в нее графем (или «фигур», по терминологии Л.Ельмслева). Затем все эти графемы, или фигуры, с закрепленными на них «кусочками» ситуативного смысла должны быть отнесены в парадигматическую систему деятельности и впервые оформиться и закрепиться в ней либо в виде соответствующих значений языка (включая и язык схем), либо в виде содержания знаний и понятий, удерживающих и фиксирующих парадигматику мышления [1974 а*].
Этим заканчивается то, что принято сейчас называть схематизацией смысла мыследеятельной ситуации и идеализацией ее содержания. А если затем схеме с ее содержанием приписывается статус самостоятельного существования, то мы говорим о появлении идеального объекта, который может стать объектом исследования и соответственно этому — фокусом и ядром научного предмета (ср. [1966с*; 1981а*, {с. 104); 1982; 1985 с; Разработка..., 1975, с. 90-96]) и предметом собственно научных исследований.

Вот теперь я могу обратить ваше внимание на то, что если бы мы с вами не прошли прошлую лекцию, то понять эту фразу вы не могли бы в принципе. Т.е. читатель, который декодирует этот кусок, он вообще, в принципе, не может понять, о чем идет речь, если он не имеет в виду то, что мы с вами долго обсуждали в прошлый раз. При этом надо понимать, что то, что мы обсуждали в прошлый раз, это мы только контуры наметили проблемы вот этого рефлексивного перебрасывания, указали на нее. А так годика два вам потом нужно будет ее прорабатывать.

…В силу этого содержание и смыслы, выявляемые в каждой мыслительной форме за счет понимания, интерпретаций и рефлексивного анализа, определяются не только последовательными цепочками и структурами ядерной МД, которые удается раскрыть и развернуть за каждой формой собственно мыслительного знания, но и цепочками и структурами вторичных мыследеятельных процессов, рефлексивно охватывающих исходную ядерную структуру МД. И это опять-таки определяется процессами понимания и интерпретации, которые должны раскрыть и реконструировать (или декодировать) весь процесс мД, М, рефлексии и мета-М, фиксируемый в знаковой форме знания. Поэтому в большинстве случаев понимание чужой мысли вызывает обычно большие затруднения, буквально мучения стремящегося понять сознания и создает многочисленные расхождения в субъективных ее истолкованиях. Именно в таком контексте возникали античные теории математического доказательства и демонстрации в процессах рассуждения и все методологические теории интерпретации, или истолкования [Аристотель, 1978, т.2, с.91-346].
И по этой же причине при структурной трактовке процессов интерпретации нам приходится прибегать к различным модельным описаниям анализируемой МД; в одних случаях мы помещаем базовую структуру МД в онтологическую плоскость и тогда рассматриваем составляющие ее пояса М, М-К и мД как реальные, в других случаях мы рассматриваем базовую структуру МД как объективное содержание той или иной вторичной структуры — мышления, рефлексии или понимания — и тогда называем М, М-К или мД действительными.

Три названных выше пояса МД — мД, М-К и М, - развертывающихся согласно исходному допущению по горизонтали, связываются и одновременно объединяются в одно системное целое, с одной стороны, за счет уже указанных процессов понимания, а с другой — за счет процессов рефлексии. Процессы рефлексии охватывают и пронизывают все процессы мД, М-К и М; они могут быть представлены на схеме МД вертикальными движениями и переходами и зафиксированы в виде вертикальных связей (ср. [Разработка..., 1975, с.131-143], а также [1974d; Пробл. рефлексии..., 1983; Рефлексия в..., 1984]). Носители рефлексии изображаются на схеме МД зачерненными символами позиционеров, а комбинации цифр при каждом таком символе, скажем 1-3, 3-5, 6-4 и т.д., обозначают функциональное место и характер соответствующего акта рефлексии: первая цифра символизирует рефлектируемый процесс в МД, а вторая — тот процесс, в котором находят форму и место для фиксации и выражения рефлексии. Среди прочих могут быть и рефлексивные позиции типа 1-1, 3-3 и т.д., символизирующие, что форму выражения и место фиксации рефлексии ищут в том же процессе МД, который был предметом рефлексии.
Каждый из названных поясов МД, включая понимание и рефлексию, может обособляться от других и выступать в качестве относительно автономной и самостоятельной системы. М может формализоваться, а затем объективироваться и за счет этого целиком отрываться от рефлексии М-К и мД, элиминировать их и становиться особой мыслительной деятельностью по развертыванию чистых форм М, своего рода производством знаково-знаниевы х форм, содержательных, но не имеющих смысловой связи с ситуациями М-К и практического мД (ср. [1957а*; 1958b*; 1960с*; 1962а*; 1964с*; 1966е; 1967f; 1968d]).
Точно так же М-К может элиминировать свои рефлексивные связи и отношения с мД и М и разворачиваться имманентно только в границах действительности М-К, превращаясь в бездеятельную и безмысленную речь, в чистую игру словами, не организующую и не обеспечивающую ни М, ни мД.
И аналогично этому может сложиться и существовать изолированное мД, оторванное от М-К и чистого М и ставшее в силу этого косным, механическим воспроизводством, лишенным всякой духовности и всех механизмов осмысленного изменения и развития. В каждом из этих случаев мы будем иметь лишь редуцированную и потому вырожденную форму МД.

И сколь бы рафинированной и правильной она ни была с точки зрения существующих норм М, М-К или мД, все равно она будет оставаться бездуховной и бессмысленной с точки зрения исторических интересов МД в целом.
Можно предположить, что аналогично могут выделяться внутри МД и обособляться процессы понимания и процессы рефлексии. Первое чаще всего происходит в структурах учебной деятельности, где понимание иногда целиком вытесняет мышление или полностью сливается с ним и оформляется в виде особой и автономной деятельности понимания (ср. [Генисаретский, 1970]).
Выделение и самостоятельное оформление рефлексии представляет собой уже патологический случай, когда последовательно появляются сначала рефлексия рефлексии, потом рефлексия третьего порядка, четвертого и т.д. В методологии это называется рефлексивной возгонкой, а в психологии и патопсихологии — персеверацией.
История показывает нам много примеров подобного вырождения МД и вместе с тем демонстрирует целый ряд специальных средств и методов, выработанных для того, чтобы удержать смысловую целостность МД в условиях, когда образующие ее пояса и процессы мД, М-К и М, а также понимания и рефлексии отделялись друг от друга и распадались на самостоятельные формы МД, терявшие свою осмысленность, а вместе с тем и духовность.
В частности, то, что мы называем «научным предметом» [1981а*, {с.104}; 1984*, (с.648-652}; Разработка..., 1975, с.90-96]) — а он как структура и организованность МД был создан в первой половине XVII в. и наиболее ярко описан в работах Ф.Бэкона и Г.Галилея, — является не чем иным, как формой и средством соединения умозрительного философского и методологического М с реальным техническим мД, направленным на вещи окружающего нас техноприродного мира (ср. [Разработка..., с.90-96]). При этом из традиционного мД были взяты опытные факты, из философского и теологического М — онтологические схемы и картины, из М-К — проблемы, задачи, знания и понятия, к этому добавлены новые и специфические образования — модели и эксперимент, обеспечившие связь традиционных форм М и М-К с техническим мД, и все это с помощью новых схем рефлексивного взаимоотображения было перестроено и соорганизовано в новые «знаково-знаниевые машины» МД, получившие у Галилея название «новых наук».

Этим было положено начало новой, предметной форме организации МД, объединившей в рамках одной организационной единицы конструктивное и оперативное М идеализированными процессами и идеальными объектами с материально ориентированным пониманием и техническим мД. Вместе с тем было положено начало профессиям (в современном смысле этого слова), инженерному делу как соединению науки с искусством и таким непредметным связкам научных предметов, технического мД и философии, какими являются «научные дисциплины» [1984і; Мирский, 1980; Пробл. иссл. структуры..., 1967].
В настоящее время эти формы предметной и дисциплинарной соорганизации М, М-К и мД и рефлексии вновь вошли в противоречие с господствующими формами технической и оргуправленческой практики, которые нуждаются в полипредметном и полидисциплинарном, комплексном мыслительном обеспечении. И это поставило на очередь дня задачу создания новых, более сложных и более гибких форм соорганизации М, М-К и мД, форм, которые могли бы обеспечить быстрое распредмечивание существующих структур МД, удерживание их смысла и содержания в непредметных (или надпредметных) знаковых формах и новое опредмечивание их в структурах и организованностях М, М-К и мД, соответствующих комплексам МД  1964h*; 1981а*; 1982; 1983а, с*; 1985с; Мирский, 1980; Зинченко А., 1983; Комплексный..., 1979].
Разработка СМД-методологии является попыткой ответить на этот запрос. Одной из созданных на ее базе форм соорганизации М, М-К и мД в целостные единицы коллективной МД являются организационно-деятельностные игры (ОДИ) [1983с*], другой — организационно-технические системы (сокращенно ОТ-системы) [1983а], третьей — развивающиеся во многом независимо от СМД-методологии всевозможные классификационные и типологические формы организации знаний и схем объектов...

Отсюда теперь вы понимаете, почему у нас такая тема следующей школы по методологии.

…Правильно понять назначение и функции этих форм, а также их внутреннюю природу без развернутой и детально проанализированной схемы МД просто невозможно, и этим отчасти определяется смысл и направленность данной статьи. Чтобы пояснить этот тезис, мы разберем, хотя, конечно, только в самом общем и эскизном виде, назначение и способы организации и проведения ОДИ...

Это я пропускаю и перехожу к заключению.

Заключение

Эти составляющие существуют реально, как правило, вместе и в сложных переплетениях с другими составляющими мыследеятельности — процессами понимания, рефлексии и мыследействования и в структуре целостной мыследеятельности.
Поэтому любой из этих процессов должен рассматриваться прежде всего по своим функциям в мыследеятельности и относительно всех других процессов. Анализ чистых и автономных процессов мысли-коммуникации, понимания, рефлексии, мышления и мыследействования, как это делалось обычно до сих пор, не может привести к успеху. Эффективным здесь может быть только специфический системный анализ целого, при котором все названные выше процессы рассматриваются как частичные и образующие подсистемы внутри полисистемы мыследеятельности.
Наконец, схема мыследеятельности должна рассматриваться не как схема-модель какой-либо реальной системы, а как схема идеальной сущности, предназначенная служить теоретическим основанием для выведения из нее различных других схем: с одной стороны, моделирующих различные конкретные системы мыследеятельности, а с другой — удовлетворяющих названным выше принципам.
Поэтому основной задачей теоретической работы на базе предложенной схемы МД становится построение системной типологии различных производных систем МД, получаемых из базовой схемы путем системной фокусировки и системной редукции ее, а соответствующей задачей методологии системного анализа — выявление и описание процессов и процедур подобной работы.

Щедровицкий П.Г. Какие вопросы?
Да?
Бахтурин Д. Ну, первый – а вот интерпретация там в первой части была вместе с пониманием и рефлексией, а потом куда-то делась.
Щедровицкий П.Г. А она вместе с пониманием.
Бахтурин Д. То есть это можно считать как «равно»?
Щедровицкий П.Г. Ну, не как «равно», а, понимаете, на самом деле же те исследования, которые проводились в начале восьмидесятых годов на базе схемы мыследеятельности, показали, там, шестнадцать видов коммуникации, различие между понимающей рефлексией и рефлексивным пониманием, причем тоже в модификациях. Поэтому дальше нужна реальная работа и детализация, то есть надо исследовать педагогические процессы, надо исследовать процессы управления, надо исследовать процессы исследования. Ну, надо исследовать различные типы мыследеятельности с точки зрения их мыследеятельностного устройства и рисовать соответствующие как бы портреты. У меня был один приятель – он говорил, что его задача – нарисовать… он за четыре минуты рисовал портрет человека. Он говорил, что его задача – нарисовать портрет всего человечества.
Я к вопросу о разнообразии.
Данилова В.Л. Можно я сюда вклинюсь с маленькой репликой? Ну и, в общем-то, есть смысл посмотреть, что там успела наисследовать группа Богина-старшего в Твери, которая до сих пор, кажется, ещё существует, хотя и в довольно слабом состоянии, и Литвинов. То есть вот две группы, которые занимались мыследеятельностной герменевтикой – и, в общем, до сих пор продолжают там что-то делать.
Щедровицкий П.Г. Нет, коллеги, а дальше же возникла очень простая вещь. Дальше, ну, как бы собственно под эту задачу Георгий Петрович должен был создать машину для исследований. Теперь, выяснилось, что опереться в этом деле на сформированные ранее кадры внутри Кружка и на новый набор, пришедший под флагом игротехники, невозможно. Поэтому Георгий Петрович начал объезжать всю страну в поисках потенциальных участников этой исследовательской программы. Появились некие новые люди, ну, вот двух из которых называет Вера Леонидовна: людей, которые не были традиционно связаны с Методологическим кружком, людей, которые занимались другими работами – языковедческими, герменевтическими и так далее и тому подобное.