главная о лаборатории новости&обновления публикации архив/темы архив/годы поиск альбом

БИБЛИОТЕКА тексты Московского методологического кружка и других интеллектуальных школ, включенные в работы PRISS-laboratory

виталий сааков / priss-laboratory: тексты-темы / тексты-годы / публикации схематизация в ммк

вернуться в разделш	библиотека

	п.г.щедровицкий
	лекции "Синтаксис и семантика графического языка СМД-подхода"

		лекция 1. Введение
			§ 1. Базовое представление об организованностях мыследеятельности в СМД-подходе
			§2. Трёхуровневая схема, в которой фиксируется эволюция базовых практик ММК, пакетов схем и практику схематизации
				Ответы на вопросы
			§3 . Первый анализ карты схем
			§4 . Представление о схематизации, характерное для этого периода
				Ответы на вопросы

Синтаксис и семантика графического языка СМД-подхода

лекция 1

Введение

Если помните, на мероприятии Школы культурной политики прошлой серии я высказал тезис о том, что весь арсенал схем СМД-методологии в той или иной степени опирается на небольшое число базовых категориальных представлений и, таким образом, может рассматриваться как некое единое целое. При всём различии графических единиц, которые используются для формирования этих схем, и при всём многообразии интерпретаций, которые давались в разные периоды тем или иным схематическим изображениям, можно увидеть эти ядра, схемы в каком-то другом понимании, скорее более близком к учению о категориях в трактовке поздних последователей немецкой классической философии. И я готов, – это было заявление, которое было мною произнесено в тот период, – показать эту связь различных групп схем и прокомментировать те категориальные основания, которые лежат в их основе, ядре. Я далее вернусь к этому сюжету, потому что он имел и предметное наполнение, - то есть, я сказал, какие группы схем считаю ключевыми, и каковы определённые отношения между ними. И буквально два или три месяца назад Николай Верховский поймал меня на слове – попросил прочитать лекции с более развёрнутым обоснованием этой идеи.

Естественно, когда я начал готовиться к ним, то, как обычно бывает, сделать это оказалось сложнее, чем дать конструктивную дебютную идею. Поэтому то, что я начну вам рассказывать сегодня, скорее всего, превратится в цикл лекций под общим названием «Введение в синтаксис и семантику схем СМД-подхода», или, второй вариант, – «Введение в синтаксис и семантику графического языка СМД-подхода». Я не представляю себе, во-первых, сколько времени это займёт, а во-вторых, сумею ли я довести эту линию до конца, и с какой периодичностью у нас получится встречаться в таком формате. Поэтому хотел бы, чтобы у нас с вами возник такой взаимно не очень обязательный режим взаимодействия. Но есть определённые условия, а именно: в промежутках между лекциями вы кое-что будете ещё читать сами, иначе далеко мы с вами не уедем. А теперь две байки: одна про Гильберта, одна – про меня самого. Байка про Гильберта заключается в том, что однажды, читая лекции, он, как бы отвечая на какой-то из вопросов студентов, который касался теоремы (если мне не изменяет память) о том, что тремя цветами нельзя раскрасить карту так, чтобы они не пересеклись, сказал, что это полная ерунда, и сейчас мы это докажем. И начал доказывать. Гильберт читал лекции специфически: он поворачивался спиной к залу и писал формулы.

Когда он приходил на следующую лекцию, затем – на следующую, он вбегал в зал и, не глядя на студентов, подходил к доске, где ещё сохранились следы его предыдущей лекции. И продолжал рассуждение с того момента, на котором он его закончил на прошлой лекции. Продолжалось это полгода, через полгода выведения этой самой формулы он остановился, отошёл от доски, посмотрел на то, что там написал и сказал: «Да, это оказалось сложнее, чем я думал. Лекции закончены». Поэтому я не исключаю, что нас постигнет такая же участь. Вторая байка - про меня самого. В 1992 году я первому составу курсантов ШКП начал читать курс лекций, касающихся введения в методологию программирования, и где-то на третьей вынужден был посвятить половину лекции тому, что говорил: «Теперь параграф седьмой переставьте, пожалуйста, на второе место, параграф второй уберите на десятое и т.д.», чтобы как-то восстановить ощущение последовательности рассуждения. Поэтому я буду называть параграфы, и, вполне возможно, что через какое-то время нам их придётся переставлять местами.

§1

Базовое представление об организованностях мыследеятельности в СМД-подходе

Я много раз об этом говорил, поэтому некоторые из собравшихся этот параграф знают. Для СМД-подхода одним из ключевых, а может быть, самым принципиальным является категориальное понятие организации в достаточно расширительной трактовке. Суть этого понятия в том, что любой феномен деятельностного мира трактуется как следствие процессов организации, понимаемых, в свою очередь, как в искусственном, так и в искусственно-естественном залоге. Этот искусственно-естественный залог очень близок к ряду других школ и направлений современной (в смысле ХХ века) философии, в частности, к такому направлению, как неотомизм. Это современная версия последователей Фомы Аквинского, с работами которых вы знакомы или могли сталкиваться. Одна из наиболее известных, получивших широкое распространение в светской среде – работа Тейяра де Шардена, которая касалась проблематики исторической эволюции и развития человека и различного рода антропных сущностей: общества, современной техносферы. Искусственная трактовка, напротив, характерна скорее для СМД-подхода и предполагает, что мир пронизан и во многом конституирован целенаправленными действиями человечества, направленными на организацию и переорганизацию окружающих его предметов и событий, природного материала и собственно рукотворных изобретений, которые были созданы им (человечеством) ранее. Фактически это означает, что понять сущность того или иного образования человеческого мира можно, только если мы соотнесли его с тем процессом организации, который предшествовал или сопровождал появление этого образования.

Термин «организация» в данном случае употребляется, с одной стороны, как глагол – мы говорим, что есть процессы организации, а с другой, как существительное – есть организация как продукт или последствие этих процессов. Во втором случае, когда мы слово «организация» употребляем как аналог того, что получилось в результате наших организационных усилий и нашей организационной деятельности, СМД-подход применяет другое понятие, в определённом смысле гомоморфное понятию организации, а именно понятие «организованности». Продуктом организации является организованность чего-либо, которая сворачивает результаты этого процесса в структуру того, к чему этот процесс применен. В аналогичном языке мы употребляем термин организация, когда говорим, например, «организация данной фирмы» или «организация данного производства» как существительное. Там, в теле этого образования, присутствует некая организация, которая и есть сущность того, про что мы говорим. Способ организации создал её как отпечаток на определённого рода материале. И когда мы пытаемся понять, как устроена эта вещь, мы должны апеллировать к тому, как её организовывали, и какая организация в результате сложилась. Теперь две маленькие справки. Первая заключается в том, что по своему статусу в СМД-подходе понятие организованности очень похоже на понятие вещи у Аристотеля. Это ключевое понятие, которое подводит самые разнообразные явления окружающего нас мира как бы под один род. Аристотель вещами называет практически всё – всё есть вещи разного вида, типа, характера. Так же и в СМД-подходе: всё есть организованности, но разные, потому что они являются продуктами разного типа организационных процессов. Структура, которая возникает как след этих организационных процессов, может быть различной, но при этом любая «вещь» деятельностного мира может быть объяснена через этот принцип.

Если пойти ещё дальше и сопоставить трудности, возникшие в пост-аристотелевской философии с понятием вещи у Аристотеля, то мы увидим, что уже поздние аристотелики, начиная с Александра Афродизийского, обнаружили существование неких явлений, которые не подводились под понятие вещи, в частности – знак. Проблема знака была для Александра Афродизийского непреодолимой, поскольку он хотел сохранить ту базовую категорию, которая была у Аристотеля – категорию вещи. Обратите внимание, с категорией вещи была ещё связана родо-видовая картина мира, то есть, вещи были устроены определённым образом, они подводились и объединялись в некие виды, виды объединялись в роды, в свою очередь, это было отражено в структуре языка, в свою очередь, это было отражено в структуре рассуждения об этих вещах вплоть до схем силлогизма. Поэтому это была в каком-то смысле неразделимая конструкция. И когда поздние аристотелики обнаружили, что есть вещи, которые не вещи, например, знаки – у них всё развалилось. Дальше не будем это обсуждать, стоики долго возились со всем этим. Эту проблему понятие организованности снимало. Все то, что было разделено и привело к различным видам дуализма или плюрализма онтологий – были вещный мир и мир знаков, и они жили по-разному – этот дуализм или плюрализм был преодолён или снят понятием организованности. Снят, поскольку утверждалась простая вещь. В той мере, в какой мы имеем дело с артефактами, рукотворными образованиями – это организованности, являющиеся следствием человеческой деятельности. А в той мере, в какой мы имеем дело с искусственно-естественными образованиями вплоть до природных, они тоже являются следствием процесса организации, но другого типа, не деятельностной, а, условно говоря, процессуально-естественной, процессуально природной. И в этом плане они гомологичны, то есть и то, и другое может быть объяснено через одну категориальную структуру.

Второй важный момент и вторая важная деталь состоят в том, что понятие организованности оказалось очень интересным способом перехода от онтологии к логике, а конкретно от деятельностной трактовки к системной. Я не буду сейчас вдаваться в разъяснение сути системного подхода по Г.П.Щедровицкому. Многие из вас с этим знакомы. А для тех, кто не знаком, я укажу лишь, что суть этого системного подхода заключалась в том, что чтобы рассмотреть любое явление сначала как процесс, потом как функциональную структуру, потом как морфологическую структуру, потом как материал. В этой логике анализа, логике расчленения, логике рассмотрения важнейшую роль играло представление об организованностях материала. Утверждалось, что любое материальное образование, будучи вовлечено в тот или иной процесс, принимает форму этого процесса, и эта форма носит, прежде всего, организационный или организованный характер. И поэтому мы можем говорить о том, что любой материал организован, и мы имеем дело с организованностями того или иного материала. Интерпретация чего-либо как организованности материала, а с другой стороны, как организованности деятельности, фактически, увязывала искусственную и естественную трактовки. То есть, как отпечаток на том или ином материале она несла следы естественных процессов или естественных движущих сил, а как результат деятельности – имела искусственный характер. Поэтому увязка через понятие организованности деятельностной трактовки и системной трактовки позволяла производить интересные аналитические ходы и интерпретации.

Итак, ещё раз. Для СМД-подхода ключевую роль играет понятие организованности в двух трактовках: с одной стороны, как организованности деятельности, а с другой стороны, как организованности того или иного материала. Оно, соответственно, позволяет соединять искусственную и естественную интерпретации, всё объясняется через понятие организации и следа процесса организации на том или ином материале. Любое сколь угодно сложное образование может быть разложено на уровни, генетические этапы организации, на следствия организационных действий различных участников, направленных на один и тот же объект, который точно так же трактуется как следы или отпечатки этой деятельности. И за счёт этого возникает своеобразная гомогенная действительность деятельности, которая при всём различии имеет единую в кавычках «природу» или единое устройство. Всё является следом, отпечатком процессов, которые носят организационный характер. Всё является продуктом или следствием той или иной организации. И вычленение или реконструкция этой организации, с одной стороны, как контекста тех процессов, в которые включено это образование, а с другой стороны, как его внутренней структуры и есть ответ на вопрос о сущности этого образования, этого явления.

Всё, о чём я сказал, полностью применимо к такому типу организованности мыследеятельности, как схема. Итак, ещё раз, схемы являются особым типом организованности мыследеятельности, и любой разговор о схемах требует выполнения той логики, которую я только что изложил, то есть, она требует ответа на вопросы: - в каких процессах этот тип организованностей возникает, - и, соответственно, какая структура, базовая или конкретная, данной схемы собственно конституирует устройство подобного образования? - в какие последующие процессы, уже будучи организована, схема включается, - и какие дополнительные отпечатки, наклейки, переорганизации на ней возникают в силу того, что она, уже будучи один раз организована, переорганизуется по мере движения по процессам мыследеятельности? Ряд приёмов или способов подобного организованностного анализа был отработан в кружке для разных типов организованностей. И мы, наверное, с вами будем потихоньку эту линию вести, то есть мы будем выделять процессы, специфичные именно для схем в отличие от других типов организованностей, и за счёт этого будем постепенно удерживать диалектику сущностного и специфического. Единственное, что я сразу хочу подчеркнуть – что, безусловно, этот анализ ментально достаточно сложен. Почему? Теперь переходим к §2. С одной стороны, это будет параграф про организованности, а с другой – немножко и про схемы.

§2

Трёхуровневая схема, в которой фиксируется эволюция базовых практик ММК, пакетов схем и практику схематизации

Совершенно понятно, что разговор о схемах в философии и логике ведётся давно, хотя любая конкретная школа и направление, безусловно, пишет свою собственную историю. Но даже в тех работах, которые писал Георгий Петрович Щедровицкий, мы имеем интерпретацию, восходящую как минимум к аристотелевской школе. Далее часть лекции я буду вам просто читать куски текста, и вы увидите из этих интерпретаций, как происходит поиск прошлого, реконструкция некой линии работ. Самый простой пример, к которому ГП апеллирует уже на этапе содержательно-генетической логики – это схема силлогизма. Силлогизм как логическая конструкция всегда, с самого начала, как авторами, так и интерпретаторами назывался схемой, то есть мы можем сказать, что понятие схемы как минимум восходит к аристотелевской логике. Как минимум! Понятно, что в других историях, скажем, историях схематизации, которые не проводят жесткой границы между схематизацией и символизацией, можно вспомнить Пифагора, а можно двинуться куда-то в ещё более древние восточные традиции. Но как только мы выстраиваем свою версию истории того подхода, тех представлений, носителями которых являемся, безусловно, за счёт того, что мы кого-то в эту историю включаем, а кого-то вычёркиваем, мы уже начинаем прорисовывать содержательное наполнение тех представлений, о которых далее будет идти речь. За 50 лет существования кружка я знаю три разные трактовки схем в ММК. Эти трактовки возникали в определённые периоды и пуповиной были связаны со всем контекстом работ, которые в этот период велись. Нельзя оторвать представление о схеме от более широкого круга обсуждений, которые в тот момент существовали. И поскольку сама работа кружка развивалась исторически, эволюционировала, захватывала какие-то новые предметы, отвечала на какие-то новые вопросы, то вместе с этой эволюцией менялось и представление о базовых организованностях, в том числе и о схемах. Любая попытка нарисовать это как линию, то есть сказать, что на первом этапе под схемой понималось то-то, на втором – то-то, а на третьем – то-то,  будет, безусловно, модернизацией этой истории и будет, безусловно, включено в решение тех конструктивных задач, которые мы сегодня ставим. По большому счёту, можно исходить из совершенно другой логики: а именно: было три разные трактовки схем, и они вообще мало связаны друг с другом: - был период содержательно-генетической логики, и там под схемами понималось одно; - был этап мыслекоммуникативный, где под ними понималось другое, и т.д.

Можно попробовать выявить то общее, что сшивает различные этапы, но при этом придётся делать очень сложную работу. И я нарисовал такую конструкцию из трёх или из пяти уровней: - Внизу, в первом слое, лежит эволюция класса теоретических и практических задач, которые решала СМД-методология. Класс теоретических и практических задач. Как я уже сказал, этот класс менялся от этапа к этапу, соответственно, мы можем как-то проследить процесс эволюции этих задач. - Во втором слое лежит эволюция типов и пакетов схем, построенных в соответствии с ведущим типом схем и схематизаций. У нас эволюционирует класс задач и эволюционирует пакет схем, который, в свою очередь, имеет в основе некоторый базовый тип. Остальные могут рассматриваться как виды или какие-то частные случаи этого базового типа. - И, наконец, третий слой – это эволюция представлений и техник схематизации. Я говорю сейчас об очень грубой схеме, итак: - у нас есть задачи, которые мы решаем; - у нас есть базовые схемы, которые в этот период возникли, которые обычно идут пакетом; - и у нас есть представление о том, что есть схема, и как осуществляется схематизация, на основе которого этот пакет и построен. Так вот, друзья мои, все три этих момента меняются во времени, а ещё довольно сложно опосредованно связаны друг с другом. Потому что, например, нельзя сказать, что первичнее: тип схематизации или тип задач, которые востребуют те или иные схемы, но, обратите внимание,  далеко не всегда востребуют схематизацию. В конце концов, схему можно получить и без схематизации. Вообще, далеко не всегда та или иная организованность отвечает нормативно выстроенному процессу её получения. Бывают проекты без проектирования. Бывают схемы без схематизации – то есть функционально есть в деятельности эта схема, но она явилась продуктом некоего другого процесса, – начиная от прямого заимствования графической формы, – который не сопровождался схематизацией, и заканчивая случайными эмпирическими обстоятельствами, которые не могут быть описаны в терминах того или иного нормированного интеллектуального процесса.

Мы имеем вот такую трёхслойку. Всё это безобразие движется в разных временах, очень часто десинхронизировано, то есть задачи уже поменялись, а пакет схем всё ещё тащится из старого этапа, и мы пытаемся с помощью этого пакета и стоящих за ним представлений решать задачи, которые уже не решаются. А потом вдруг в один момент целая формация мышления, – я имею в виду представления о схемах и схематизации, пакет схем, базовые схемы, – они вдруг исчезают из практики деятельности, остаются только в книжках, могут быть потом случайно кем-то актуализированы, а могут и умереть. Поэтому мне придётся двигаться итеративными шагами, то есть, мы с вами сначала поговорим о том понимании схем, которое было в конце 50-х – начале 60-х годов у самих представителей ММК, прежде всего у ГП. Потом мы с вами поговорим о том, какие же схемы составляли арсенал СМД-подхода. И, наверное, вынуждены будем всё время комментировать, для чего всё это делалось, какие задачи решались. По мере движения по этапам наше представление о схемах и схематизации будет меняться, и вы должны быть к этому готовы. Более того, некоторые трактовки будут просто текстуально противоречить друг другу, – обратите внимание, – и это нормально. То есть бессмысленно стоять на точке зрения формальной логики и фиксировать противоречие между содержанием высказываний – это тупиковая позиция. Люди вообще в девяноста девяти случаях из ста противоречат друг другу, просто различие в том,  что обыденные люди противоречат через каждые три минуты, а великие мыслители обычно сохраняют некую преемственность и рефлектируют эту противоречивость на протяжении всей своей жизни. Поэтому вам придётся всё время удерживать в голове на протяжении всего того, что я буду говорить сегодня и дальше, эту трёхуровневую конструкцию, если хотите, такой разборный ящик, и разные элементы того, что я буду говорить, класть на разные этажи. Итак, я начну с того, что такое схемы, но, обратите внимание, в понимании ГП 1957-1965 годов, а не в моём понимании сейчас и не в понимании ГП 1979 года. После этого я дам текстовые комментарии к тому пакету схем, который развивался в тот период – это, прежде всего, схема содержательно-генетической логики. А потом мы можем с вами в рефлексии немножко поговорить о том, а, собственно, было ли в этот период некое представление о схематизации или ещё не было, и о том, как менялось представление о схемах и схематизации по мере изменения практики и самого базового набора схем. Этим закончился §2. Прежде, чем мы пойдём по этому пути, §3.

§3

Первый анализ карты схем

На этом слайде (рис.1) я нарисовал пять мест или, как говорил Аристотель, топов. Названия, которые на этих плашечках заданы, как раз и указывают на пакеты схем. В левом верхнем углу от вас нарисована простейшая схема знания и то, что я буду обсуждать в этой зоне (я потом зайду внутрь, и эта схема знания в свою очередь разложится на пять групп схем, а вот она (схема атрибутивного знания – прим. редактора), в свою очередь разложится на довольно большую группу схем).

Вторая группа схем – это схема воспроизводства деятельности и трансляции культуры. Третья группа схем слева внизу – это схема акта деятельности. Четвертая – это оргтехнические схемы. И, наконец, пятая группа схем – это схема мыследеятельности и её различные модификации. Я утверждаю, что практически весь арсенал методологических схем либо является перерисовками процессов эволюционного развития базовых идей, которые заложены в основания этих топов, либо результатами отражения схем более позднего периода (например, представления о воспроизводстве деятельности и трансляции культуры) на схемы более раннего периода.

Вы это даже увидите в зарисовках – схемы более раннего периода и схемы более позднего как бы напечатываются друг на друга, тем самым выполняя своеобразную функцию перевода одних видов дискурса в другие или одних линий интерпретации в другие (такая своеобразная шарнирная конструкция, позволяющая переходить с одного языка на другой), будучи сами, в свою очередь, неким метаязыком.

рисунок 1

© ММК, 1960-е, Петр Щедровицкий, 2008-2013

Следовательно, моё дальнейшее движение будет строиться следующим образом: после того, как мы поговорим о схемах и схематизации, я буду заходить внутрь этих плашечек и комментировать синтаксис и семантику этих схем, этого графического языка методологии с опорой на тексты ГП (у нас будет довольно много такого коллективного чтения). Поскольку здесь, кроме ГП в виде книжек, присутствую я сам, то я время от времени буду давать вам некие поясняющие комментарии.

Почему только синтаксис и семантику, а не прагматику? Поскольку я считаю, что на первом этапе нам придётся с вами оставлять целый ряд вопросов употребления этих схем за скобками. В этом плане, конечно, вы должны хорошо понимать, что это не самая современная методика обучения языку. Говорят, что более эффективные способы обучения языку – через говорение, практикование, но, к сожалению, мой опыт показывает, что, не пройдя вот этого этапа трактовок или разбора, грубо – на буквы и самые простые требования к выстраиванию слов и предложений, мы к употреблению не подойдём. Засим я поставил три точки и готов ответить на вопросы к первым двум параграфам.

Ответы на вопросы

<…: А почему схем пять?> - Да я даже не знаю, может быть, пять их или не пять. <…> - Я попытаюсь, если в итоге получится, показать, что их будет шесть или семь – это будет результатом нашего коллективного рассуждения. <…> - Исторической реконструкцией я бы это не назвал, потому что, если это и историческая реконструкция, то это историческая реконструкция моего собственного опыта освоения и работы с этими схемами. Что касается вашего вопроса, то здесь я пользуюсь одним простым принципом, который любил повторять ГП, ссылаясь на опыт способов решения арифметических задач детьми. Наверняка эту байку вы тоже знаете. Когда во втором или третьем классе переходят от решения прямых задач к обратным и при этом ещё не владеют алгебраической системой исчисления, работают, так сказать, в традиционном, сейчас уже не очень принятом дидактическом подходе, когда детей сначала учат решать прямые задачи: «На дереве сидело девять птичек, пять улетело, сколько осталось?» Все легко говорят, оперируя или знаками на тетради, либо, если совсем маленькие дети, – предметными совокупностями: кладут девять кубиков, от них отнимают пять, пересчитывают оставшиеся и говорят правильный ответ. Как только они переходят к решению обратных задач: «На дереве сидело сколько-то птичек, пять улетело, четыре осталось. Сколько было птичек?» – в этот момент у них наступает ступор, как бы ломка стереотипа и способа. В своих исследованиях ГП обратил внимание на некоторых детей, которые осуществляли следующее действие. В тот момент, когда им говорили: «На дереве сидело сколько-то птичек», – они брали из ящика какое-то количество кубиков и клали на стол. На что экспериментатор им говорил: «Зачем же вы кладёте кубики? Вы же не знаете, сколько там было птичек». На что умные дети отвечали: «Пусть полежат». Обращаю ваше внимание на гигантский эвристический смысл их действия, потому что, не будучи способны опер ровать некими высокими формулами, они создавали для себя материальный упор для действия.

Потому что потом они от них отделяли пять, отделяли четыре, всё остальное забывали, эти пять с четырьмя складывали, пересчитывали, говорили: «Девять». Но если бы им не из чего было бы выделить эти две совокупности улетевших и оставшихся, то они бы не смогли вообще решить задачу. Поэтому на ваш вопрос: «Почему пять?» – я отвечаю: «Пусть полежат». Мне, как рефлектирующему, совершенно всё равно, сколько их. Правильный ответ, сколько их, этих групп и как они организованы, будет результатом нашего рассуждения, но на старте нашего рассуждения я должен положить некую гипотетическую или предположительную структуру. И я не должен в принципе накладывать на эту структуру избыточные требования, иначе я не смогу сделать первый шаг. Я понятно отвечал? <…>  - Да, хотя я могу вам сказать следующее: боюсь, что этот переход в прагматику носит очень ситуативный и личностный характер. <…> - Да, потому что какой класс задач мы будем считать значимым для всех собравшихся? Два или три дня назад меня очень поразила тематизация одного из участников нашего обсуждения, которая называлась так: «Использование схемы знания и схемы многих знаний в практике регионального развития». Если эту тему читать всерьёз, то возникает некое ощущение неадекватности. Но, с другой стороны, почему я должен ограничивать кого-либо в использовании тех или иных схем и эвристических приёмов, стоящих за этими схемами, для работы в той или иной практической области? В конце концов, я могу занять очень спокойную позицию – если это работает, если та или иная схема выступила для вас в качестве средства, то, в общем, она выполнила свою функцию. А делалась ли она для того, чтобы использоваться именно в этих задачах, или нет, правильно ли вы трактуете её базовое назначение или неправильно – это вопрос очень субъективный. Хотя, безусловно, – я возвращаюсь ко второму параграфу, – каждая из этих групп схем имела свою фундаментальную практику, и перенос этих схем для решения других классов задач, конечно же, с точки зрения буквы истории ММК является если не ошибкой, то, во всяком случае, действием, требующем дополнительного обоснования.

Схемы знания: пакет схем вокруг базовой схемы знания, безусловно, разрабатывался и применялся в контексте этапа содержательно-генетической логики. А трактовка этих схем другим образом (часть этих трактовок может быть прослежена через ряд переинтерпретаций, вы их увидите, даже графически) являлся теми «лесами», которые использовались авторами при переходе от одного типа задач к другому и от одного предметного материала к другому, потому что ты не можешь перейти, не оперевшись на что-то. Поэтому брались старые схемы, менялись по своему графическому наполнению и по интерпретации, и на основе этих изменений происходило «переползание» в новую эмпирическую область. Потом леса рушились, и появлялись схемы совершенно другого типа. Вы это увидите – как в какой-то момент на схемах знания появляются человечки, которых не было в базовых рассуждениях содержательно-генетической логики. Я даже знаю, в какой момент. Я точно знаю по анализу текстов, в результате каких дискуссий и обсуждений, в каком году и даже в каком месяце впервые были нарисованы человечки. Обратите внимание, потом человечки остаются, а отношения замещения, характерные для схем знания раннего периода, исчезают. Что произошло? Произошла та самая ползучая эволюция того интерпретационного слоя, которая потом свернулась, в том числе, и в базовую графему. Поэтому точно так же я не могу занять позицию а-ля А.П.Зинченко, который говорит: «Вот только так и никак иначе». При этом, обратите внимание, он не дает той самой первичной интерпретации, где есть буквы, из букв складываются слова, из слов – предложения. Он говорит: «Использовать можно только так». Я не хочу идти по этому пути. <…: - Про диагностику ситуации…> - Не знаю, всё зависит от ситуации. Более того, такого рода вопросы меняют жанр нашей коммуникации, потому что если бы это не была некая студия ШКП, я бы должен был сказать – эти вопросы в консультационном режиме за отдельную плату. Что делать в этой ситуации? Откуда я знаю? Надо посмотреть, что за ситуация. А если надо смотреть, что за ситуация, так в это надо погружаться. Не знаю. Хотя ещё раз, когда вы говорите: «Схематизация устарела…» <…>

рисунок 2

© ММК, 1960-е, Петр Щедровицкий, 2008-2013

- Давайте не спешить с этим. Ещё раз мы сейчас с вами проговорим про трактовку схем. Как понимал ГП, что такое схема, в тот период начала 60-х годов, когда он рефлектировал этап содержательно-генетической логики? Всегда схема запускает, не всегда – я не знаю. Истина конкретна. Правда, Декарт добавлял… <…: - Про суть и сущность…> - Я различаю, но в данном случае это не важно.

- Можно ещё раз в схему знания войти. Обратите внимание, у меня схема знания, в свою очередь, разбивается на пять блоков (рис.2): - первый – схема знания; - второй – схема многих знаний; - схема научного предмета или схема предметной организации; - схема пространства методологической рефлексии; - и схемы с табло сознания, которые, в общем, уже граничат уже с другой схематизацией – там уже появляются человечки. Первая схема – это известная схема Лефевра из «Конфликтующих структур». Но, опять же, когда дойдём, вы увидите, что у Лефевра была своя версия с человечками, и у ГП – своя версия с человечками. Давайте в неё войдём. Вот эта схема ГП (рис.3) – человечки от Лефевра, а вот знаковая форма, объективные содержания и значения – это как бы схема знания.

Вот реальная схема 64-го года. Обратите внимание, она уже другая. Если вы на неё всерьёз посмотрите, то увидите, что схема мыследеятельности уже есть (я её специально привёл, именно её, вообще-то их очень много, и есть отдельная проблема у нас с Афанасьевым, что выбирать из этого множества), в общем, как в зародыше. Обратите внимание – это не 1979 год, а 15 лет до этого.

рисунок 3

© ММК, 1960-е, Петр Щедровицкий, 2008-2013

Эволюция представлений происходит очень интересным образом, есть же, в том числе, и ложные ходы. Я вот никогда не забуду, когда мы в 1987 году попали на БАМ, и был такой момент в этой поездке. Мы едем по БАМу, и вдруг такая ситуация: идет поезд, вокруг тайга, неожиданно в какой-то момент появляется гигантская прорезанная просека – и где-то там, далеко, в нескольких километрах, она обрывается. Я спрашиваю человека, который с нами ехал: «Это что такое?» – а он говорит: «Это бригадир поздно встал». Есть такие целые гигантские программы работ, которые годами идут и потом обрываются, потому что люди понимают, что они зашли в тупик. И, наоборот, есть некоторые удивительные прозрения, которые на десятки лет потом замораживаются, и работа идёт окружным путём, а затем, через несколько десятков лет, люди как бы переоткрывают то понимание, которое у них, конечно же, на кончике пера уже было. Ведь когда Платон вводил свою идею анамнезиса, или воспоминания идей, он, в том числе, фиксировал очень простые вещи человеческого и социального сознания.

Человек очень часто не придумывает ничего нового, а вспоминает то, что он уже когда-то придумал. Но это воспоминание – это открытие, не говоря уже о человечестве, которое несколько раз может открывать одно и то же – и забывать с тем же успехом, как забыло до этого. Давайте вернёмся назад – поэтому ответ на ваш вопрос звучит следующим образом: в основе этих пяти топов лежат пять базовых схем, существовавших и возникавших в разные периоды и трактовавшихся в эти периоды именно как базовые. Ещё вопросы? <…> - Во-первых, вы ничего не сказали помимо того, что сказал я. Что значит «взять самый развитый предмет?» Это значит «взять самую сложную структуру». Если мы считаем, что эволюция обезьяны до человека (представим себе, что человек действительно произошёл от обезьяны) была последовательным усложнением структуры, то, когда мы берём самую сложную структуру, то есть человека, она является как бы ключом к тому процессу усложнения, а значит и к той простейшей структуре, которая была исходной. Можно так, а можно наоборот. <…>

- А кто вам сказал, что тот конечный пункт, который вы имеете сегодня, является действительно наиболее эффективным способом развития клеточки? Не выдумывайте. Не стройте иллюзий, что борьба за выживание и история, как борьба за выживание, действительно оставляют самых сильных. Всё зависит от той задачи, которую вы решаете. Вообще далеко не всякая организованность позволяет любую переорганизацию. Действия по усложнению структуры снижают потенциал вариантов развития. Чем более сложной является структура, тем меньше у неё воронка возможных дальнейших движений. Следовательно, верните себе свой вопрос. <…> - Ну и ладно, поэтому с точки зрения общей логики вы пока ничего нового не сказали. Можно двигаться и так, с конца в начало. В любом случае, это дорога с двухсторонним движением. Сформулируйте как-то по-другому вопрос, может, я не на то отвечаю. Ещё вопросы?

§4

Представление о схематизации, характерное для этого периода

Честно вам скажу – выбор мой был достаточно случаен. «О схемах» – поэтому я просто взял на полке несколько разных книжек, в том числе книжку, которую вы все, наверное, знаете – это доклады ГП на структурно-системном семинаре летом 1965 года, которая называется «Проблемы логики научного исследования и анализ структуры науки». Это цикл докладов-лекций. Довольно специфический год – 1965. ГП очень любил каждый год подводить итоги проделанной работы. И 1965 год интересен тем, что, начав в январе делать доклад об истории проделанных исследований и разработок, он делал его целый год и закончил в декабре. В определённой степени 1965 год – это такая точка, где действительно можно поставить точку с запятой и считать, что этап содержательно-генетической логики во многом завершился. Работы в этом направлении дальше велись довольно робко, отдельными направлениями и группами, и поэтому вот этот текст отражает, наверное, трактовки, интерпретации и понимания того, что было сделано и достигнуто. Ещё раз: мы с вами сначала начнём с трактовки схем, а потом, если получится, перейдём к блоку схем, возникших вокруг схемы знания. Как я уже сказал, начинает свой анализ ГП со схемы силлогизма, и первый его тезис заключается в том, что представление о силлогизмах вводилось в контексте процессов доказательства. Я не с начала буду это цитировать, иначе не очень понятно, зачем читать куски, когда вы можете сами читать весь текст. На 29 странице есть базовый отправной тезис: «Силлогизм был формой, которая задавала схему получения теорем из аксиом в контексте особой работы доказательства» [в тексте цитат из произведений Г.П.Щедровицкого выделения приведены в соответствии с изданием].

И дальше он поясняет: «Предположим, что надо построить некоторое рассуждение или, иначе говоря, некоторый процесс получения определенного предложения или высказывания. Чтобы получить его, нужно заранее знать, каким требованиям должен удовлетворять нужный нам процесс или рассуждение. Мы должны, следовательно, задать определенные признаки или характеристики рассуждения (процесса получения знания). По сути дела, мы должны иметь утверждение вида: определенный процесс получения знаний или определенное рассуждение будет правильным, если оно будет удовлетворять определенным признакам. Представим себе, что мы задали все признаки, которым должен удовлетворять продукт нашей деятельности. Спрашивается: определяют ли эти признаки, по условиям уже известные нам, характер нашей деятельности? Можем ли мы рассматривать эти признаки, в какой бы форме они ни были заданы, пусть даже в форме схем, как некоторый порождающий механизм?» «Уже Х.Зигварт в 80-е годы прошлого столетия показывал, что схемы силлогизма или более развернутой схемы доказательства или обоснования не объясняют и не могут объяснить процессы получения знаний. Я думаю, что это показывали до него многие, а не только психологисты. Достаточно вспомнить принципиальные тезисы Ф.Бэкона и Р.Декарта. И, несмотря на все это, многие логики, во всяком случае, все узкоспециализированные логики по-прежнему говорят о выведении и пытаются, с одной стороны, построить удовлетворительные схемы его, с другой стороны, интерпретировать их на реальное получение знаний. При этом недостаточно учитываются принципиальные различия между «нормативной» работой, т.е. работой по созданию норм, в частности логических норм, и теоретическим описанием реально существующих форм мышления, археологией форм мыслей или их естественной систематикой. Работа первого типа выдается за работу второго типа.

В результате страдают и та, и другая». «Логические правила участвуют в получении знаний, но к ним нельзя свести всю деятельность получения, и, уж во всяком случае, их нельзя рассматривать как изображения этой деятельности получения. Поэтому, если и как только мы начинаем толковать логические правила и схемы как изображения деятельности получения знаний, то тотчас же обнаруживается их неадекватность. Следовательно, ошибка возникает не из-за того, что это схемы и что они используются нами, а из-за того, что мы, прежде всего, неправильно их интерпретируем, придаем им такой смысл и такое содержание, какого у них не может и не должно быть. Все эти схемы и правила – достаточно хорошие нормы и методические средства, но они не могут служить в качестве изображений деятельности получения знаний». «Мне важно подчеркнуть, что, создав первые схемы силлогизма, Аристотель ввел первый тип средств, нормирующих мыслительную деятельность. И это было крайне важно. Теперь мы должны выяснить, какие еще средства нужны, и как нам их выделить. Уже вторым будет вопрос о том, можно ли аристотелевы схемы употреблять в качестве первых моделей мыслительной деятельности, могут ли они, следовательно, выступить в качестве знаний, и если да, то что именно они будут изображать. Я постараюсь показать, что их нельзя трактовать как изображения рассуждений. Это и есть то, что мне нужно. Показывая, что схемы силлогизмов, как и другие схемы традиционной логики, не могут употребляться в качестве знаний о рассуждениях, я вместе с тем постараюсь ответить на вопрос, почему это невозможно и, таким образом, начну выбираться из той ситуации, в которой сейчас находится человечество, выявляя специфические моменты рассуждений и стремясь изобразить их в соответствующих схемах.

Мне важно подчеркнуть, что силлогизмы появились у Аристотеля не в качестве знаний о рассуждениях или моделей рассуждений, а в качестве правил или предписаний, указывающих, как нужно рассуждать. Это факт – сам по себе достаточно известный. Возьмите хотя бы книжку Я.Лукасевича «Аристотелева силлогистика с точки зрения современной формальной логики» – и вы найдете там совершенно определенное и недвусмысленное решение этой проблемы». Далее он пытается интерпретировать тот перелом в логике, который был связан с отказом от нормативной трактовки, и переход к трактовке логических схем в качестве изображения процесса мышления или рассуждения. «Перелом, о котором я говорю, заключается в том, что правила, сформулированные Аристотелем и выраженные в виде схем, были свернуты Александром Афродизийским в виде моделей – собственно, это мы и называем сейчас схемами силлогизмов – и спроецированы на рассуждения, по-видимому, в качестве их изображений или моделей. Этот момент крайне важен. Я попробую рассмотреть его более подробно. Имеется, таким образом, некоторое количество положений, которые считаются истинными, и некоторое количество приводящих к ним рассуждений, которые считаются правильными. Путем анализа этой области выявляются правила, выступающие в роли предписаний для человека, который должен строить аналогичные рассуждения. Этот человек использует эти правила в качестве некоторых нормативных требований к продуктам его деятельности. На этом этапе силлогизмы представляют собой совершенно очевидные правила: «делай так-то и так-то». Для того чтобы они имели необходимую общность, Аристотель в некоторых случаях ставит вместо терминов буквы, вводя, таким образом, некоторое подобие переменных.

Аристотель говорит нечто подобное такому: «если А приписываются всем В, а все В приписываются всем С, то можно А приписать всем С». Обратите внимание на это выражение «приписать»; я буду его дальше специально обсуждать. Обратите также внимание на то, что я назвал эти буквы «подобием» переменных, ибо на самом деле они не являются «переменными» в точном смысле этого слова, хотя, как правило, многие логики и историки логики трактуют их именно как переменные. Эти буквы употребляются в качестве имен, примерно так же, как мы употребляем буквы в рассуждениях по планиметрии – треугольник АВС; это, таким образом – имена некоторых элементов в онтологической плоскости или в плоскости модели. Схемы такого рода начали сокращать – это вполне естественно для любых форм общения и записи в речи. Довольно скоро стали писать – и это превратилось в норму – нечто подобное такому: «А – всем В, В всем С, то А – всем С». Когда вся словесная часть выпала, а остались одни буквы, предлоги и появились черточки, то правило приобрело вид схемы. Сейчас мы обычно записываем эту схему столбиком: А – всем В В – всем С А – всем С хотя, конечно, могли бы записывать и в строку, как это часто делал Гегель для наглядности: А – В – С. После того, как появилась схема, представленная ли в строку в виде последовательности трех высказываний, либо же в столбик, ее стали трактовать как изображение рассуждения. Такое представление имело все основания, тем более, если мы учтем нормирующую функцию любого нашего знания. Шарль Серрюс в своем «Опыте исследования значения логики» указывает на это обстоятельство. Соответствовали или не соответствовали эти схемы нашим реальным рассуждениями, но поскольку они были представлены как схемы нормирующие рассуждение, то многие рассуждения стали строиться по этой схеме.

Не только научные рассуждения, но и обычный разговорный язык стал нормироваться этой схемой, стал подгоняться под схему. Адекватность была достигнута, но совершенно другим способом, нежели этого требуют наши знания: не знания были приведены в соответствие с объектами, а объекты были приведены в соответствие с нашими знаниями. Поскольку процесс подгонки разговорного языка под схему непрерывно продолжался, поскольку сами правила приобрели вид схем, то стало возможным и оправданным рассматривать эти схемы, возникшие как методические предписания, в качестве изображений или моделей реально происходящего, т.е. рассуждения, во всяком случае, в той мере, в какой оно выражается в речи. Правило или схема методического предписания выступило как изображение. Но тогда, естественно, возник вопрос: изображением чего оно является? Именно здесь началось самое интересное и вместе с тем самое смешное. Модель уже была, и теперь нужно было подыскать ей подходящую натуру, подходящий объект. В качестве него выступили в одних случаях рассуждение, в других – мышление, в третьих – вывод и т.д., и т.п. В качестве объектов, изображаемых в схемах такого рода, стали фигурировать любые и самые разные предметы, которые удавалось выделить за словесными текстами речи. Схематически сложившиеся здесь отношения можно представить, примерно, так: (см.рис.4.1.).

рисунок 4.1 рисунок 4.2

© Петр Щедровицкий, 2013

© Петр Щедровицкий, 2013

Итак, некоторое методическое правило, возникшее как одно из средств обеспечения деятельности, работавшее наряду с другими средствами, превратилось в изображение структуры самого рассуждения (или чего-то другого). Если раньше я задавал вам вопрос, можем ли мы рассматривать всю совокупность признаков, фиксированную в таком правиле, в качестве знания о том продукте, который мы должны получить, и о самих процессах получения, стоящих за продуктом, и ответил на этот вопрос, что этого делать нельзя, и если там, на первых этапах нашего движения, мой ответ был достаточно обоснован и очевиден, то сейчас он оказывается уже не столь очевидным, а с фактической стороны – даже неверным. Во всяком случае, мы должны признать, что подавляющее большинство логиков, вплоть до самого последнего времени, т.е. до начала ХХ столетия отвечало на подобный вопрос утвердительно. Они утверждали, что схемы силлогизма являются изображениями процессов рассуждения или процессов мышления». На будущее давайте в этой точке вспомним про ключевой принцип <различения> оргдеятельностного и объектно-онтологического. На этих трёх страницах ГП показывает на материале логики, а конкретно схем силлогизма, каким образом оргдеятельностная схема, то есть схема, которая нормирует мышление и деятельность, превращается в объектно-онтологическую, то есть в схему, претендующую на то, чтобы изображать некий внеположенный объект. В данном случае слова «проблема закрепления типа объекта» ещё требуют дальнейшего обсуждения.

«Если быть более точным и смотреть не на число людей, а лишь на разные точки зрения и позиции, то надо ответить несколько иначе. Надо сказать, что в этом пункте логики разбились на две группы или два направления. Одни из них отвечали на этот вопрос утвердительно и считали схемы силлогизма изображениями рассуждений и мышления, а другие, наоборот, отвечали на этот вопрос отрицательно и считали, что схемы силлогизма ни рассуждения, ни мышления не изображают.Первые образовали линию развития собственно формальной логики, вторые образовали направление антагонистов формальной логики, или, если можно так выразиться, направление «неформальной» логики. Чем занималось это направление – на этот вопрос я постараюсь дальше ответить, хотя, опять-таки, конечно, очень грубо и схематично. Из предшествующего изложения мне важно выделить несколько основных положений: 1) логические схемы, в частности, схема силлогизма, возникают и появляются у Аристотеля как некоторые правила, призванные регулировать построение суждений, рассуждений, претендующих на истинность и доказательство; 2) эти правила, претерпев некоторые изменения, начинают у Александра Афродизийского и дальше трактоваться как некоторые изображения или модели самих рассуждений, доказательств и их элементов – суждений; 3) эти схемы рассматриваются как то, с помощью чего мы получаем некоторый результат, в частности, некоторое предложение, являющееся теоремой, выведенное из аксиомы; 4) ближайший же анализ показывает, что правила и схемы такого рода не могут обеспечить построение рассуждений и доказательств, во всяком случае, если мы берем их самих по себе; они не изображают процессы получения рассуждений или само рассуждение; благодаря этому все предшествующие представления очень быстро и скоро распадаются на два типа».

Правила превращаются в схемы, схемы – в модели, и уже по поводу этих моделей создаются специальные знания, которые начинают выступать в виде логических знаний, изображающих тот или иной тип объекта. На странице 78-79 он ещё раз (это следующая лекция) повторяет логику своего рассуждения и, таким образом, вводит некое первичное представление о функции схем и схематизации одновременно. Обратите внимание, в том же самом фрагменте рассуждения он вводит некую генетическую модель, которая утверждает, что схема начинается с нормативной, а завершается претензией на объективацию, завершается как схема объекта (сразу хочу отметить, что дальше мы с вами увидим, что может быть и прямо обратное движение). И третий момент фиксирует некий продуктивный характер самого процесса схематизации, потому что если считать, что сказано достаточно грубо, то можно понять следующим образом: созданы правила; по ним начинают строиться рассуждения; когда сами рассуждения по этим правилам становятся достаточно массовыми, то эти правила-схемы <действительно отражают>… На вопрос: «Действительно отражают?» – <ответ>: «Да, отражают, но это не потому, что они соответствуют некому объекту, а потому, что практика деятельности развернулась таким образом, что эти нормы стали тотальными. А, следовательно, все конкретные рассуждения производятся по этим схемам, и с какого-то момента сама дилемма между вопросом о правильности или истинности и вопросом о нормативности вообще может быть снята». <А в чем, собственно, проблема?> - Нет проблем. <…>: - И так порождаются объекты, которые есть организованности. Где сбой?

- А нет сбоя. Есть просто очень определённая трактовка. <…>: - Но эта трактовка полностью соответствует тому статусу понятия организованности, который есть в СМД подходе. - Да. <…>: - Вот эта трактовка, от нормативной к онтологической. - Да. <…>: - И возникает один вопрос: где же рождается, что порождает. Ответьте на этот вопрос, и дальше всё ясно, до объектов добрались. - Грубо говоря, да. Нам предлагается, – я в данном случае цитирую, – вполне определённая последовательность шагов, которая от нормативного предписания, что рассуждать надо так, что правильным рассуждением является вот такое рассуждение, через схематизацию, то есть через создание компактной формы фиксации этой нормы (отсюда все эти рассуждения про сокращения, выпадение лишнего и про то, что остаётся только каркасная структура, структура рассуждения силлогизма) приводит к тому, что при наличии определённой тотальной практики обучения мышлению все рассуждают таким образом. Фактически это, конечно, неправда, потому что не то что в момент, когда ГП писал эти работы, но и даже в момент огромного влияния аристотеликов на философию и частные науки всё равно целый пласт рассуждений и мышления строился не по этим правилам и нормам. Есть даже одна версия, которую в своё время придумал Юрий  Вячеславович Громыко, что у Аристотеля было очень плохо с пониманием, и поэтому, как участник семинара Платона, он всё время мучился, потому что люди разговаривали друг с другом достаточно свободно, постоянно, как я бы сейчас сказал, меняли рамку, меняли предмет обсуждения, меняли структуру высказывания.

И он мучился, мучился, а потом хлопнул дверью, и написал: «Рассуждение должно быть вот таким. И если оно отвечает правилам выведения или силлогизма, то это правильное рассуждение, а если хаотически, один про одно, другой про другое, не поймёшь, что кто высказывает, то это неправильное рассуждение». И в этом смысле, если платоновские диалоги отражают практику ненормированного, смыслового рассуждения, то аристотелевская логика, будучи реализованной в части его предметных текстов, максимально строится по этому правилу вывода. Но нас сейчас интересует не интерпретация истории мышления и логики, а функционал схемы, то есть схема есть организованность нормативного плана, которая призвана в максимально грубой форме организовать процесс, а далее варианты: рассуждения, доказательства, мышления. <…>: - Схема первична? - С точки зрения этого рассуждения – да. Только я бы сказал, не первична, а продуктивна. Схема создаёт объект, будучи по своей глубинной природе особым видом нормы. <…>: - ? - Смотря что вы таким образом трактуете. Если вы говорите о реальности мыследеятельности, то тотальность той или иной практики, конечно же, создаёт реальность. Если вы все рассуждаете по схеме силлогизма, значит, она создаёт реальность. В той мере, в которой эта реальность носит рукотворный характер или исторически-эволюционный характер. Ковалевич: - А что в таком подходе, в такой трактовке схемы напоминает, что это особый тип организованности? Что там носит естественный статус? ПГ: - Хорошо, я открыл следующий параграф. Я его прочитаю сейчас, хотя нам потом придётся к нему возвращаться, два раза придётся проходить одно и то же... Не сначала: «Схема вида  "объективное содержание ––– знаковая форма" является первой схемой, которую мы вводим в теории языкового мышления. Она задает нам, с одной стороны, область эмпирического материала, а с другой – все дальнейшие схемы предмета.

…Дело в том, что наряду с этой схемой мы имеем еще эмпирическую область, которая задавалась отнюдь не нашей схемой, а всеми теми представлениями о мышлении, которые были накоплены в истории науки. Поэтому, кроме схемы и того, что она задает в эмпирическом материале, у нас имеется еще один, особый способ задания эмпирического материала, относимого нами к сфере мышления. И здесь возникает целый ряд особых довольно сложных вопросов. Мы будем относить к эмпирическому материалу различные тексты, в которых зафиксированы результаты мыслительной работы различных людей; возможно, сюда нужно будет отнести и еще какие-то иные проявления, например, сами акты мышления, если мы их сможем схватить в каком-то непосредственно данном материале, отличном от самого текста. Мне сейчас не важно, что именно попадает в эмпирическую область. Мне важно очертить сам функциональный блок эмпирического материала и подчеркнуть, что определение и ограничение его является отнюдь не простым делом и задается всегда несколькими различными процедурами. Мне важно сказать, что всегда существуют особые описания эмпирического материала, заданные предшествующими научными разработками. Вполне возможно, что эти описания сами входят и должны быть включены нами в эмпирический материал. Этот вопрос, очень интересный сам по себе, не может анализироваться мной сейчас. Я рассматриваю не строение эмпирической области, а лишь ее содержание. И здесь важно подчеркнуть неопределенность очерчивания или ограничения области эмпирического материала для мышления. Это значит, что на первом этапе мы не можем быть уверены в том, что правильно и достаточно полно очертили эту область, что в нее попали все акты мышления и, вместе с тем, не попали какие-то другие явления, по сути дела не являющиеся мышлением. Вы понимаете, что сказанное в полной мере относится и к описаниям эмпирического материала. Итак, вводимые нами схемы с самого начала существуют как бы в треугольнике (см.рис.4.2.). Теперь возникает вопрос, как мы будем работать с этой схемой, что собственно с нею будем делать, развертывая предмет исследования?

В позапрошлый раз я уже говорил, что этот вопрос довольно подробно разбирается в моей работе «К методологии исследования деятельности и взаимоотношений людей»… Схема может использоваться прежде всего как некоторый трафарет, который накладывается на некоторые фрагменты эмпирического материала и вырезает из него «куски», соответствующие этой схеме. Тогда где-то, образно говоря, «между» эмпирическим материалом и схемой будет строиться ряд или колонка «схем-изображений». С помощью них мы будем вырывать из эмпирического материала отдельные фрагменты, соответствующие схеме. Если мы накладываем наши схемы-средства на эмпирический материал – а по сути дела мы как бы выуживаем таким образом некоторые куски эмпирического материала – то каждая из полученных таким образом схем-изображений предстает перед нами как некоторый кусочек эмпирического материала с наложенной на него схемой, то есть как кусочек эмпирического материала, организованный этой схемой. При этом эмпирический материал как бы штампуется, то есть расчленяет и объединяется в соответствии с этой схемой, а сама схема, как мы обычно говорим, специфицируется благодаря этому эмпирическому материалу. Это значит, что помимо того значения, содержания и смысла, которые она имела раньше как схема-средство, она приобретает еще всё то, что имелось в соответствующем эмпирическом материале, всю сумму зафиксированных в нем признаков объекта. Наша схема таким образом как бы насыщается «мясом» эмпирического материала. Итог этой работы – никак не связанный между собой набор отдельных схем-изображений, фиксирующих отдельные фрагменты того, что мы называем мышлением». Поскольку речь идёт о схеме мышления, слово мышление здесь можно ставить в кавычках пока.

«Нетрудно сообразить, что характер всех этих единиц заранее задан характером нашей схемы-средства. Таким путем мы не можем получить ничего структурно большего, чем то, что было заложено с самого начала в этой схеме. Поэтому вся область эмпирического материала, которую мы обрабатываем, распадается на множество совершенно одинаковых с точки зрения структуры – образований, относимых к разному эмпирическому материалу и представляющих его. Совершенно очевидно, что таким образом нельзя построить ни теории, ни предмета нашего исследования. Но такое утверждение – это уже переход к следующим, другим функциям схем, а мне пока важно отметить, во-первых, функцию трафарета, в которой выступает схема-средство, а во-вторых, функцию изображения некоторого эмпирического материала, которую эта же схема приобретает, благодаря отнесению ее к эмпирическому материалу. На мой взгляд, одним из очень важных достижений нашего семинара было это различение функций, названных выше, и закрепление его как постоянного в нашей работе. Мне важно подчеркнуть также, что это различение не является уж столь простым и тривиальным, как это может показаться на первый взгляд. Здесь самое главное, что применение схемы-трафарета ничего не меняет в самой этой схеме. От того, что мы использовали ее в качестве штампа и наложили на эмпирический материал, в самом штампе ничего не изменилось». «Или изменилось», – говорю я. «Результат употребления штампа – появление некоторого нового образования – схемы-изображения. Смешение этих двух образований и, соответственно, двух разных функций схемы, происходит очень часто, чуть ли не у всех и приводит к большим затруднениям и ошибкам в анализе. Как я уже сказал, путем наложения отдельных схем-средств на эмпирический материал нельзя получить системы предмета и нельзя развернуть теоретическую картину изучаемой действительности.

Поэтому эти же, в принципе, схемы – а я с самого начала рассматривал их как исходные – должны выступать в качестве материала для получения более сложных схем-средств, они должны стать «клеточками», из которых будем затем развертывать тело нашего предмета. Классический пример такого использования схем – «Капитал» К.Маркса». «Здесь можно и нужно поставить вопрос о том, каким образом развертываются подобные схемы, в частности, в какой мере при этом используется эмпирический материал, в какой мере сама процедура дедуктивного развертывания исходных схем связана с движением по этому материалу. Это очень интересная тема, но я сейчас полностью отвлекаюсь от нее. Мне важно подчеркнуть лишь один момент, что, как бы ни строились эти процедуры развертывания, в конечном счете, они обязательно должны выступать как зафиксированные в некоторых правилах работы и определяемые ими». Теперь смотрите ещё раз. У нас есть исходная схема. Мы её используем, грубо говоря, для интерпретации – потому что если убрать эту механическую метафору трафарета, наложения и т.д., то мы используем её для интерпретации различных полей, в данном случае, эмпирического материала или смысла. За счёт этого эта схема обрастает некими характеристиками или неким «мясом», как здесь было. Но дальше ГП говорит: «Но всё это не будет превращено в развертывание самой схемы, если мы не выйдем в следующий этаж рефлексии и не произведём вторичную схематизацию этого облака интерпретаций, превратив схему-средство 1 в схему-средство 2». Давайте теперь посмотрим на ход коммуникации. Вот есть исходная схема, как раньше говорили – парадигматическая. Вы её взяли в традиции, в школе, после этого вы её несколько раз применяете в коммуникативной или мыслительной практике (кстати, здесь, может быть, лежит граница между мыслью-коммуникацией и мышлением), то есть вы её применяете в интерпретационной функции, вы её применяете в функции этого самого трафарета, который позволяет схватить, понять, удержать некое смысловое  облако.

Если вы не произвели следующего мыслительного шага, это облако отвалилось, осталась только исходная схема, вы ничего не прирастили. Вы решили задачу понимания, решили задачу интерпретации, может быть, вы даже решили задачу действия, но в мышлении ничего не произошло. В свое время крупный науковед Томас Кун очень похожую вещь описывал в «Логике научных революций». Он говорил: «У нас есть парадигма, то есть некое базовое, концептуальное основание. А далее это концептуальное основание, будучи применённым к конкретному материалу, обрастает огромным количеством проблематизирующих эту конструкцию фактов. И дальше это может продолжаться столетиями – никакие проблематизирующие базовую парадигму факты не являются основанием для отмены этой парадигмы. Но раз в 200-300 лет по каким-то другим причинам происходит перепарадигматизация, меняется базовая схема, и меняется она функционально так, чтобы объяснить все эти проблематизирующие факты, снять их в новой схеме». И здесь впервые работает мышление, то есть мышление решает другую, вот эту задачу. Какое количество фактов должно накопиться, насколько эта схема должна, очевидно, не соответствовать эмпирической области или практике деятельности – это отдельный вопрос. Как показывает история, это несоответствие может быть вопиющим и продолжаться столетиями. Более того, из таких символических примеров мы знаем, что люди горели за то, чтобы доказать, что не солнце вращается вокруг земли, а земля – вокруг солнца, несмотря на то, что количество фактов, подтверждающих эту схему было огромно, и все об этом знали, включая тех, кто сжигал. И на вопрос, почему они не меняют схему, ответ-то был схематическим. На вопрос Джордано Бруно: «Почему же вы, ребята, очевидные вещи не признаёте?» –  ему кардиналы отвечали: «Как только поменяется картина мира и возникнет гипотеза, что земля вращается вокруг солнца, возникнет антропологическая катастрофа, поскольку люди не смогут жить в таком мире». И они, охраняя душевное и духовное спокойствие этих людей, должны сделать всё, чтобы традиционная интерпретация и схема продолжала существовать. Ничего личного.

Поэтому, отвечая на твой вопрос, в этой части рассуждения мы потом посмотрим, как это связано с самим развёртыванием конкретной схемы интерпретации мышления, и какую роль приписывает ГП этой схеме по отношению к парадигматике традиционной логики. Мы пройдём это ещё раз. Этот фрагмент придётся читать два раза. Один раз – как фрагмент про схемы, другой – как фрагмент про схему знания, объясняющий, почему и какую работу проделал ММК, положив сначала некую базовую схему, а потом за счёт целого спектра исследований насытил её конкретным эмпирическим и интерпретационным материалом. Я на твой вопрос ответил? Это ГП, это не я. Завершу этот фрагмент. «Мне важно зафиксировать также сам факт, что в результате этой работы из исходной схемы должна родиться другая, более сложная схема. Потом, на основе той же самой процедуры или какой-либо другой, заданной нами аналогичным образом, должна быть получена еще одна, третья схема, более сложная, чем вторая, и т.д. Вполне возможно, что на первых этапах переходы от первой схемы ко второй, от второй к третьей и т.д. осуществляются на основе анализа самого эмпирического материала, и сами схемы выступают как изображения этого материала» Обратите в нимание (рис.3), статус интерпретационного слоя в схематизации и базового ядерного – разный. Базовый, ядерный – это норма, а вот этот обвод на первом этапе выступает как изображение того материала, на который эта схема накладывается. Получается, что сама эта схема состоит из двух зон. Обратите внимание, что происходит: в ядре – схема знания, просто перерисованная в виде квадратиков (мы далее увидим, как перерастали буквы греческие и латинские в квадратики). А вот эти два человечка – не пришей кобыле хвост. В общем, про них даже можно сказать, что это не знаки позиций. Видишь, две странные позиции, деятель и исследователь? Вы когда-нибудь слышали о такой позиции «деятель»? Фактически, это схема в схеме: вот один контур – базовый, вот второй, который возник эмпирически, из дискуссий с Лефевром по поводу этой связки «смысл – знаковая форма» или иначе «смысл – содержание» (мы к этому ещё придём, я просто сейчас намечаю некое направление или логику размышления). И вот эти человечки – это как бы человечки из другого пространства. Это продукт наложения базовой схемы на некую область эмпирического материала, который ею впрямую не схватывается.

На следующем шаге произойдёт следующее – это ядро вынется, и туда попадёт другое. Внешним образом дело выглядит так, как будто мы просто находим вторую схему, изображающую новый эмпирический материал. От обычного подбора схемы и какого-то выделенного эмпирического материала это работа отличается тем, что вторая схема строится в связи с первой из тех же аналогичных элементов и связей – смотрите – или из других конструктивных, из других графем. Строение второй схемы может опираться и сначала всегда опирается на содержание и движение в нём. Но поскольку вместе с тем учитывается связь с первой схемой и эта связь предполагает какие-то структурные отношения и соответствия, постольку тем самым создаются условия и предпосылки для создания между первой и второй схемой формальных, собственно объектных, собственно структурных связей и формулирования этих связей в определённых правилах. Сначала эти соответствия лишь витают перед глазами исследователя и учитываются им, а всё движение осуществляется по самому содержанию. Но затем, когда несколько таких схем уже построено и можно анализировать их как объекты, находя структурные связи между ними, тогда появляется возможность выделять и формулировать сами процедуры перехода, фиксировать их как некие регулярные переходы и таким образом переходить к собственно дедуктивным процедурам. Возвращаясь несколько назад, следует заметить, что в таких случаях характер схемы-2 и затем схемы-3 определяется исходной группировкой эмпирического материала, а сама эта группировка, его расположение в соответствии с тем или иным принципом, является условием и предпосылкой выработки новых схем и дедуктивных процедур и их развертывания. Если можно вернуться назад, я готов ответить на вопросы и думаю, что на сегодня мы после вопросов закончим.

рисунок 6

© Петр Щедровицкий, 2013

Ответы на вопросы

<…>: - ? - Конечно, естественно, но только когда мы до этого дойдём. Ещё раз, коллеги, понимание схем и, косвенно, схематизации, описанное в этом небольшом параграфе, отражает этап содержательно-генетической логики. Если вы возьмёте такое же описание схематизации, которое приведено в лекциях «Смысл и значение, понимание и мышление, смысл и содержание», то есть в лекциях 1974 года, там будет другая логика. Мы до неё ещё с вами дойдём. Другая логика потому, что там в основе лежат представления о мысли-коммуникации. Поэтому могу сказать: то, что я вам зачитал – это аутентичная трактовка схем и схематизации, характерная для этапа содержательно-генетической логики. Теперь я хочу спросить, а вам зачем другая трактовка? <…>: - ? - Чего? <…>: -? - Ну, значит, другая трактовка. <…>: - ? - Схем. <…>: - Схематизации. - Значит, схем. <…>: - ? - Вы не поняли первого параграфа. Организованность есть след деятельности. Схема есть след схематизации, а схематизация, если хотите, есть источник или причина схем. Поэтому это невозможно разорвать. В рамках СМД-подхода это нельзя разрывать. Поэтому я спрашиваю, вам зачем другая трактовка процесса схематизации и типа схем, которые получаются, или, скажем иначе, не типа схем, а характеристик схем как организованности? Чем вам эта не нравится?

<…>: - ? - Хоть раз слово «понятие» было употреблено? Вы правду объясняйте, а не придумывайте. Я могу сказать: я для игры, для вашего рассуждения дам сейчас другую трактовку. <…>: - Моего рассуждения? - Нет, вашего желания получить другую трактовку. Не бойтесь так, это не страшно, когда я даю интерпретацию. Поскольку практика исследования для вас неизвестна. Вы не работаете, как исследователь. <…>: - Не понял. - То, что ГП описывает – это специфический для этапа содержательно-генетической логики способ трактовки схем и схематизации. Для этапа содержательно генетической логики в качестве слоя задач стояли задачи исследовательские, конструирование предметов и теоретическое развёртывание. У вас нет этой практики. <…>: - ? - Когда вы говорите «понятие», «не понятие» – понятие тут ни при чём. Если мы движемся в трёхслойке и понимаем, что они увязаны друг с другом, то мы должны очень чётко понимать, что есть класс задач, есть пакет схем, и есть тип схематизации, и они взаимно рефлексивно отражают друг друга. Меняете класс задач и практик – должны поменять представления о схемах, конечно же. Но давайте двигаться последовательно. Я потом вам покажу через какое-то время, каким образом в схеме, как организованности, собираются разные вектора использования. И то, что мы сейчас проговорили про эмпирический материал, смену парадигматики… Кстати, обратите внимание, 1965 год – это на три года раньше Куна с его научными революциями, в общем, всё описано на четырех страницах.

Когда мы пройдем один этап, второй, третий, четвёртый и на каждом этапе получим свою характеристику схем и свои представления о схематизации, после этого впервые возникнет вопрос: «А что есть такое схематизация на самом деле?» То есть, по принципу многих знаний, как, имея три разные трактовки схем и схематизации, отвечающие трём разным этапам и практикам развития ММК, – как нам конфигуратор построить? <…>: - ? - Потому, что правильный ответ про схематизацию – это только тот, который учитывает все эти аспекты. <…>: - Я же просто спросил, будут ли другие. Из этого сделан вывод… - Будут, будут, обязательно. Я только спросил, зачем вам сейчас другие? Я же с самого начала сказал, что будут другие – на каждом этапе будет своя, разная трактовка. Я даже ради такого дела нашёл материалы игры 28 по схематизации у себя в архиве. <…>: - На этапе содержательно-генетической логики собственно сама проблематика схематизации была заложена сначала, или в какой-то момент она была затребована – и начали размышлять по поводу силлогизмов? Это же 1965 год. До этого уже был проработан ряд вопросов содержательно-генетической логики? - Конечно. Что у меня в следующем параграфе? У меня тексты 1960-1962 годов, вот они у меня лежат, я даже взял их в аутентичном виде, как они были изданы на самом деле, не книжки. И вот у меня схемочки заложены. Вот первая трактовка схемы, дальше идут другие, развёртывание и прочее. А в работе 1965 года потом мы возьмём интерпретацию этих текстов, то есть его рефлексию того, как развивался пакет схем. Здесь сами схемы, а здесь – версия эволюции этого пакета. После чего мы снова вернёмся к трактовке схемы в этот период, и у нас появится какое-то понимание, может быть.

<…>: - А я правильно понял, что вы сказали, что базовая практика того периода – исследование, а в этом смысле вот этот переход… - Я бы мягче сказал, уже со своей позиции: ГП считал, что его базовая практика – исследование. Я так не считаю. <…>: - И в этом смысле, проблематизация этой точки – 1965 год, в том числе эта практика была связана с появлением этих человечков вокруг схемы знания, и, в этом смысле, такой агрессии материала. <…>: - Более того, вы понимаете, агрессия материала, – это мы сейчас с мыследеятельностных позиций хорошо понимаем, – это всегда агрессия конкретных людей-носителей знания об этом материале. Конкретно пришёл Лефевр и стал взрывать схему знания, просто взрывать. Он стал постоянно обсуждать некие другие проблемы, фиксации которых в схеме знания не было. Далее схема знания под влиянием этой проблематизации эволюционировала какое-то время, приобретала все более сложный характер, а потом в какой-то момент расщепилась, потому что одна линия ушла на блок-схему (вот эти схемы – другой слайд) (рисунок-5).   Обратите внимание, вообще-то эта схема знания многоэтажная, потому что какое-то время схемы знания разворачивались вверх вот с этими A,B,C, λ, – кто видел их, – и каждый следующий уровень интерпретировался функционально с точки зрения усложнения эпистемы. То есть проговаривали про то, что появляются модели, а вот здесь, на этом уровне, появляются онтологии, теперь в какой-то момент они вдруг начинают перерисовываться как блок-схемы. То есть, каркас содержательной интерпретации остаётся, но вместе с тем вместо многоэтажных структур замещения возникают квадратики с написанными над ними функциями в мышлении и деятельности.

Смотрите теперь третий вариант (рисунок-6) – это лет на пять позже. Вот вам типичная блок-схема научной предметной организации. По составу всё то же самое, по составу блоков, но зато начинают появляться схемы, блоки. Там есть ещё одна схема, – я её пока не нашёл, – называется «режимы работы научного предмета». Там, экспериментирование… А второй ход, совершенно другой – в появлении человечков. Обратите внимание, эти блок-схемы – это одна линия развития, а появление человечка – это совершенно другой тип, другой потенциал интерпретации. И я вам могу сказать, что и то, и другое связано с конкретными носителями эмпирического материала и проблематизирующих суждений, которые приходили на семинар и начинали в эту сторону двигаться. <…>: - А ГП трактовал исследование именно как конструирование предмета. С чем вы не согласны? - Отдельный разговор. Я считаю, что к этому времени уже шли не исследования. То есть, у них был этап эмпирических исследований, но тоже довольно специфических, в основном реконструкции, в основном анализ неких текстов хрестоматийных в попытках выделить на базе этих текстов некие рядовые или нормальные структуры мыслительных операций и процедур, а потом вместо исследования появилась другая деятельность. Но это – отдельный разговор. Это моя версия того, как менялся базовый тип деятельности. Пока я хочу только на материале вопроса Павла Бруновича ещё раз оттенить вот этот момент: представление о схемах и схематизации впечатано в характер текущего исторического периода с его специфическими задачами, вытекающими из этих задач базовыми схемами и вытекающим или управляющим этим принципом схематизации. Сменится тип задач, сменится тип схематизации. Ещё вопросы, коллеги?

<…>: - Когда мы по реконструкции пройдём и будем отвечать на вопрос, что есть схематизация на самом деле, то всё равно будем рассматривать контекст или набор практик. - А всё зависит от амбиций. Если вы хотите построить ещё одну парадигму схематизации или ещё один технический принцип схематизации, характерный для ваших практик, то да, вам нужно будет провести эту работу. Если вы хотите построить СМД-представление о схемах, то вам придётся конфигурировать. Ещё раз. Если вы схематизируете, то вы можете схематизировать под задачу. Но если вы строите, грубо говоря, теорию схематизации или СМД-представление о схемах, то оно обязано втянуть весь этот исторический период. Тому, кто просто схематизирует для работы, не важно, он не знает, что говорит прозой. А тому, кто претендует на задание теории данной организованности, важно видеть всё целое. <…>: - ? - Разный, наверное. Но смотри, у нас введение в синтаксис и семантику, а вы меня этими вопросами выводите в пласт прагматики. А я лишь указываю на прагматический горизонт. - Вы просто укажете: вот в этом месте должна быть проделана работа…?   <…>: - Смотря для чего вы сюда приходите. Вы как кто самоопределяетесь? Меня, безусловно, не интересует схематизация под задачи. Я давным-давно уже практически отказался от схематизации, если не считать специфического способа схематизации, связанного со слайдообразованием, презентационной деятельностью. Там инструментарий схематизации работает особым образом. Но к этому инструментарию вполне определённые требования,. Это наша дискуссия с Волковым по поводу того, какой тип схем или план-карт он использует и я использую. Все мои схемы, которыми я пользуюсь, например, при решении коммуникативных задач в атомной отрасли, в этом смысле не схемы. Это те или иные виды план карт.

Щедровицкий Петр Георгиевич. Родился в семье русского советского философа Г.П. Щедровицкого. С 1976 года начинает активно посещать Московский методологический кружок (ММК), организованный Г.П. Щедpовицким. В ММК специализируется в области методологии исторических исследований, занимается проблемами программирования и регионального развития. С 1979 года участвует в организационно-деятельностных играх (ОДИ), специализируется в сфере организации коллективных методов решения проблем и развития человеческих ресурсов. В настоящее время занимает должность заместителя директора Института философии РАН, Президент Некоммерческого Института Развития "Научный Фонд имени Г.П.Щедровицкого" - - - - - - - - - - - - - - - - смотри сайт "Школа культурной политики": http://www.shkp.ru - - - - - - - - - - - - - - - - источник фото: http://viperson.ru/wind.php?ID=554006

© Виталий Сааков,  PRISS-laboratory, 04 ноябрь 2022     оставить сообщение для PRISS-laboratory

© PRISS-design 2004 социокультурные и социотехнические системы priss-методология priss-семиотика priss-эпистемология культурные ландшафты priss-оргуправление priss-мультиинженерия priss-консалтинг priss-дизайн priss-образование&подготовка главная о лаборатории новости&обновления публикации архив/темы архив/годы поиск альбом

с 05 ноябрь 2022 последнее обновление/изменение 03 январь 2023 20 ноябрь 2022 05 ноябрь 2022